ВДОХНОВЕНИЕ/ВООДУШЕВЛЕНИЕ/ЭНТУЗИАЗМ • (псевдоним на выбор)
предпочтительный пол: мужской
изобретатель • путешественник

Неисправимый хулиган и сорвиголова, Вдохновение вместе с братом поднимает бучу всюду, где они появляются хоть на минуту. Они оба живут как в последний день и спешат попробовать всё. Этакие два вечных подростка, сбежавших из Нэверляндии, потому что им там надоело. Они вообще капризны и непостоянны.
Близнецы мало обеспокоены и политикой, и дрязгами между остальными воплощениями, им важно лишь одно - чтобы было интересно и весело. Вдохновение терпеть не может повторяться в идеях, чего бы те ни касались - творчества, розыгрышей и даже приветствия. Они с братом часто соревнуются, кто войдёт в чужие чертоги или даже в обычное помещение и поздоровается там со всеми оригинальнее.
Вдохновение часто переходит на дурашливый тон даже в серьёзных вопросах, но он вовсе не глуп, просто считает, что так безопаснее. Пусть никто не воспринимает его всерьёз - это очень удобно.
Иногда Вдохновение удерживает Воображение от расправы над глупыми смертными, но чаще всего он солидарен с братом.

ВООБРАЖЕНИЕ/ФАНТАЗИЯ • (псевдоним на выбор)
предпочтительный пол: не видит разницы
изобретатель • путешественник

Гораздо более жесток, чем брат. Воображение безгранично, неудержимо и имеет крайне смутное представление о морали. Воображение порой подкидывает людям далеко не безобидные шалости в качестве идей. Он способен повести себя как Нерон, отдавший приказ поджечь Рим ради прилива вдохновения, тем более, что братишку нежно любит. Также, например, один раз в приступе злости и обиды на смертных, не оценивших его с братом творчества, он превратил их в кукол и запер в заколдованном пространстве, а ещё они отправляют графоманов в их же недоделанные псевдомирки (см. 'Пустой мир", "Кукольный домик").

На короткие секунды Ледяной успевает прикрыть глаза, надеясь, что девушка уйдет. Им не о чем говорить, их слова ничего не значат для другого. Ей не понять, что такое настоящий холод, не познать никогда, что такое глубина пустоты, из которой можно лишь тянуться, как со дна омута куда-то вверх, тянуться, падать снова, начинать все сначала, промерзать до костей, забываться в этом холоде, и все равно - продолжать бороться в никому не нужном упрямстве.
Любовь - чувство слишком живое, слишком яркое для него самого, находящееся где-то за гранью понимания, за гранью самого восприятия. Его невозможно сформулировать, его невозможно познать, как ни старайся, противоречивое, кажущееся неподвластным логике. Так почему его до сих пор это беспокоит? Почему он вообще ее слушает, почему отвечает? Зачем вообще нужен весь этот разговор, когда они мыслят даже совершенно разными категориями?
Додумать Джей не успевает: такая чуждая, такая живая энергия вырывается из-под контроля, наполняет все пространство Чертога, отражается от прозрачных ледяных стен, мечется, путается в хрупких обламывающихся ветвях, бьет наотмашь, как пощечиной. Теплая, беспорядочная, с запахом слез, с терпким пьянящим привкусом вина и солнца, слепящим глаза, горячая и нежная одновременно… Лед осыпается под ее внезапным натиском, дробится хрупкими осколками под ноги, но не тает.
Истерика? Да, кажется, именно так это называется, когда эмоции срываются в бесконтрольный полет, разрушительный и хаотичный, не имеющий никакой настоящей цели, прорвавшиеся с болью вопреки здравому смыслу. Это тоже - своего рода плач, это крик, бьющий по нервам, беспомощный, безнадежный и здесь, на самом деле абсолютно бессмысленный.
Трещины змеятся по ближайшей колонне, раскалывают ее, заставляют обрушиться, но в этом вихре эмоций не находится места звуку. Безразлично. Собственный Чертог и его судьба давно перестали его волновать, порой заставляя удивляться, что он вообще еще существует. Безразлично ровно до того момента, как ее сила бьет по нему самому, пытаясь пробраться внутрь, пытаясь не то согреть, не то сломать, пытаясь достучаться до чего-то, чему он не знает названия. Боль отрезвляет, выдергивает из апатии, от нее кружится и темнеет в глазах. Боль, загнанная глубоко внутрь, похороненная под холодом и апатией, дремавшая до этого момента предательским ядом, граничащим с безумием, выдранная, выпущенная на свободу этой нелепой не то помощью, не то атакой. Смешанная с мыслями, перемешанная с эмоциями, которых нет и быть не должно, перемешанная с ненавистью к самому себе, разочарованием и страхом, вгрызающаяся острыми зубами беспощадно в один миг спущенных с цепи воспоминаний, окунающих с головой в не столь отдаленное прошлое… Слишком глубоко.
- Уходи, - это уже не просьба и не предложение, это - почти что угроза. Ледяным, пронзительным холодом в ответ на это неуместное, навязанное, выламывающее душу тепло, стремящееся пробиться туда, куда он не готов ее впустить, туда, где ей нечего делать, где ничего для нее нет, а то, что есть - никого не касается на самом-то деле. Злость? Да, это злость, выплавленная из янтаря яркой вспышкой.
- Мне нечего больше тебе сказать. А то, что я чувствую на самом деле, тебя не касается.
Нет, Лу не та, с кем он готов разговаривать, не та, кого он хоть когда-то стал бы слушать, ему слишком чужда ее стихия, слишком далек образ мыслей. От ее чувства, разлитого в воздухе, нечем дышать, его слишком много, слишком ярко, и слишком - бессмысленно. Чувство Любви - светлое чувство, почти всегда светлое, но здесь и сейчас от него не становится легче, здесь и сейчас ее отголоски причиняют лишь боль, ломают остатки самоконтроля, подводят к границе, за которой ничего не будет, за которой есть только чернота.
Не дожидаясь, пока девушка сделает это сама, Джей открывает врата за ее спиной, резким, не терпящим возражений жестом, от которого падает температура вокруг, резко, словно стремясь заморозить все то, что посмело вторгнуться на его территорию. Выстудить и изгнать порывом ледяного ветра, вытолкать за дверь, развести их снова по разными параллелям разных миров, вернуть все на свои места, и не думать, не чувствовать больше ничего сейчас, чтобы просто не сойти с ума…
- Уходи, Лу, - повторить это последний раз, ловя ветер за призрачный хвост, усилием воли заставляя стихнуть поднявшуюся было метель, возвращая все на свои места. Только коричная нота так и остается повисшей в воздухе, заставляя морщиться. Но это уже не имеет никакого значения.

Ненависть знал, что этот, с не подлежащим обжалованию смертным приговором, отпечатавшимся во взгляде, походке, движениях, не остановится ни на секунду и не пощадит. Повелитель холода, убийца миллионов, потусторонняя тварь пришла казнить, а не философствовать, приглядываться к новому и вникать в чужую ситуацию. Нельзя утверждать, будто это вовсе ничуть не испугало элементаль, он ещё не так глубоко и подробно разобрался в том, что из себя представляет жизнь, чтобы прийти к выводу, нуждается ли он в ней или нет. Зато ледяной маньяк, кажется, уже всё определил вместо Ненависти. Что ж, обойдёмся и без его снисхождения! Паршиво и гнусно нарваться вот, в час, когда тебя корёжит от десятков неразрешимых вопросов и собственной же природы, которую ты никак не мог успеть как следует изучить и подчинить, хоть как-нибудь направить в адекватное русло, на такого самоуверенного ублюдка, возомнившего, будто вправе определять, заслуживают другие будущего или нет, и до какой степени их покалечить, чтобы ненадолго остановить. Неужто верит, что наказанный через унижение, боль и ужас что-то поймёт и пересмотрит своё поведение?! Нет! Скорее уж, воспылает в несколько раз возросшим желанием растерзать глумящегося над ним и заставляющего страдать ублюдка!
То, из чего состояла суть элементали, покидало его через разверстую рану, нанесённую мечом безымянного - для Ненависти, ничуть и не интересовавшегося, как зовут противника, причинившего ему такой ничем не заслуженный, как он считал, вред, - монстра. Разумеется, силы тоже утекали. Через чудовищную, разрывающую на части, необратимо калечащую нутро боль Ненависть обретал понимание себя, своего врага и всего этого мира в целом. Здесь это нормально - бить наотмашь лишь за то, что ты отличаешься. Если бы реальность не была устроена именно так - он, Ненависть, не смог бы в ней родиться. Вот что обеспечило его существование! Не конкретная личность, и даже не их группа! Все они, без исключения! Все эти паршивые, мелкие, лживые, трусливые людишки! Это они приволокли его с той стороны небытия, ничуть не интересуясь его мнением!
К счастью для Ненависти, запас энергии оказался достаточно богатым, чтобы он сумел продолжать, невзирая на полученные повреждения.
- Никогда... Не прощу... Человечество! - свирепо зарычал элементаль гулким низким басом, словно какой-то гигантский мощный мотор сумел вдруг заговорить. - Никогда... Не прощу... Тебя! Будь ты проклят!
Ненависть потянулся к нутру палача, к мамой его сути, пытаясь нащупать там хоть одну каплю родной энергии, а, если там ничего не окажется, зачерпнуть от себя и вложить столько, сколько поместится. Сколько чёртов Судья сможет сожрать, не захлебнувшись и не подавившись насмерть. Смотри! Се вкушаешь ты от плоти моей, получи же чёрное причастие и сожги себя этим ядовитым подарком изнутри! Ненависть не ждал, пока тело жертвы адаптируется к его энергии, он продолжал вливать и вливать. Судья явился к нему с мечом, явился стирать из ткани мироздания, так пусть пожнёт то, что посеял!
- Ты мог бы научить меня жить, но тебе было проще, легче и быстрее попытаться уничтожить!
Ему нечем учиться - посмеете вякнуть? В его сердце только разрушение, отторжение всего и вся, пир во время чумы, пляска на костях? Правда, что ли? Ха! Можно подумать, у этого вот есть, чем меняться к лучшему, любить и заботиться! Но холодная мразь априори ставит себя выше, совершеннее, честнее! Она не колебалась, как и бесчисленное множество раз до. Куску ледяного дерьма не пристало возиться с плебеями, перевоспитыаать их, показывать верное направление. Рассечь напополам или обезглавить - и дело с концом!
Ненависть - страстная эмоция, и, пусть она и опустошает душу, она тоже помогает оставаться живым и настоящим. Очень странно всё прощать обидчикам, подставлять другую щёку после оплеухи, вставать из лужи и просто идти по своим делам дальше, а не лезть в драку после того, как тебя уронили в неё нарочно, или отпускать грехи, когда вырезали твою семью и друзей. Беззубые заповеди Агнца-импотента соблюдают единицы. И это нездорово! Праведное возмущение - естественная реакция организма! А на чём держится палач? Что заставляет его двигаться вперёд, а не разжать пальцы над обрывом, позволяя мечу упасть с непомерной высоты и разбиться? Преследуют ли его кошмары прошлых ошибок? Хорошо бы, таким надо порой напоминать, кто они, чтобы отрезвлять и не давать чересчур задирать от спеси нос!
- А ведь я ничем не хуже тебя, каратель с кровавыми ладонями! Знаешь, у скольких в сердцах ты породил меня?! Знаешь, как многие желают, чтобы тебя не стало, палач?! Я слышу их голоса в своей голове! Они кричат, взывают ко мне, требуют стереть тебя с лица земли! Так получай же, мучитель! Сгинь, инквизитор!
Он бы заменил абсолютно всё серебро этого урода, это вызывающе ярко сверкающее и бьющее по психике чистотой эгоцентричного божества серебро - своим хищным золотом, производящим тот же эффект, что и расплавленный металл в желудке человека. Ненависть не волновало, как его щедрый и губительный дар будет корёжить Судью, заставляя кричать и биться в корчах, пока не сдохнет. Поделом. Кто вздохнёт или прольёт слёзы над чёрствым, бесчувственным, жестоким чудовищем? Кому вообще есть дело до участи ледяной бестии? Если он исчезнет навсегда - большинство улыбнутся с облегчением и заживут спокойно!
Чем больше элементаль поступал по собственному разумному выбору и чем чётче понимал происходящее - тем сильнее его внешний облик напоминал человека. Он говорил, а его оболочка формировалась из бесформенной, хлещущей во все стороны, вращающейся безумным смерчем энергии в компактную и удобную форму. Двигаться становилось всё легче, а для того, чтобы сплетать слова в длинные фразы и произносить их вслух, больше не требовалось таких колоссальных усилий над собой, как ради первого крика. Его грудная клетка затянулась, но там, куда угодил клинок Справедливости, красовался теперь грубый безобразный шрам. Ненависть, впрочем, собирался им гордиться - при условии, что выберется из передряги.